Наступили тёплые дни, от которых зависела судьба урожая семирды и васхры. Неприхотливые растения, требующие лишь воду, принялись на тех же местах, где и росли раньше. Несмотря на уверения Стаума в том, что их сил вполне хватит, чтобы увеличить площадь посевов, Косс направил всех воинов в путешествие по льду. Пятьдесят человек поступили в распоряжение их же командира, чему они были только рады. Лёд передавался по цепочке из рук в руки, а носильщики перетаскивали его к плантациям, где складывали посреди пещер прямо на залитую солнцем площадку. Весёлое журчание ручейков, растекающихся в разные стороны, привлекало детский смех, о котором уже давно все позабыли.
Стаум решил использовать все помещения, где есть свет, но, когда очередь дошла до тронного зала, он долго смотрел на трон, как будто прощаясь с несбывшимися надеждами, возле которого уже ссыпали грунт, смешанный с глиной, собранной на берегу ледяного озера. Единственное место, которое он не посмел тронуть – это потайная комната за углом, в которой Порхо усердно трудился над каждым клочком своего огромного холста.
Бро и Ско обзавелись потомством, два неугомонных морхуна были перевезены в ближайшее к озеру помещение, как и обещал Стаум. Но на этом вопрос со скакунами не решился, вскоре у воина появилась более сложная задача. Бро и Ско подарили убежищу ещё четыре яйца, а через десять дней – ещё четыре. Собрали все оставшиеся матрасы и подушки, выпотрошили их, чтобы прокормить такое количество морхунов и протянуть до урожая семирды.
В убежище кодбанов оставшиеся скакуны тоже не отставали от Бро и Ско. Пять яиц лежали в углублениях в полу, пока решалось, что же с ними делать.
— Мы не сможем прокормить столько. Урожая ещё нет, а онисов морхуны не едят, — с огорчением делился мыслями Эливен. Косс только качал головой, удивляясь плодовитости скакунов и собственной беспомощности. Никто из них не заметил, что у входа в стойло кто-то стоит и наблюдает за ними. Это была Лия, почти невидимая, словно тень, скромная и тихая.
— Урожай семирды можно собирать и раньше срока, — прозвучал тихий голос, от которого сердце Эливена ушло в пятки. Он не слышал этот нежный певучий голос с того самого дня, как Лия показала ему сына. Никто не посмел перебивать девушку, а она и не торопилась объяснять свои слова.
Лия вошла в стойло, подошла к лункам и прикоснулась к гладкой скорлупе. Морхуны стояли в стороне и позволяли делать своей хозяйке всё, что она посчитает нужным.
— Через двадцать дней семирду можно собирать. До холодов держат только те участки, которые дают семена. Но и это не обязательно, ведь воды теперь у растений вдоволь, и семена появятся раньше.
— Но у нас уже сейчас нет корма, Лия, чем же их кормить сейчас? – недоумевал Косс.
Лия скинула с головы капюшон и улыбнулась, глядя на Эливена, который не сводил с неё глаз. Он был счастлив, что она рядом, и ему уже не было никакого дела до морхунов.
— Яйца появились этой ночью, я приходила вечером, их ещё не было. Птенцы вылупляются примерно на двадцатый день.
— Всё сходится! Эливен! – воскликнул Косс, схватив и встряхнув Эливена за плечи.
Лия ушла, а в воздухе остался нежный запах её волос, как напоминание о коротком мгновении, которое она подарила Эливену.
Урожай действительно не подвёл их ожидания, корма хватило на всех скакунов, а Стаум выполнил своё обещание, данное когда-то Порхо, и снабдил всех плантаторов матрасами и подушками, благоухающими свежей соломой.
День становился всё короче и холоднее, Лие снова приходилось кутать немного подросшего малыша в одеяла и накидки. Она каждый день смотрела на слабеющего мальчика и плакала, уткнувшись в крыло греющего его скакуна. Казалось, что маленький Кей уже всё понимает, его чуть заметная морщинка на лбу и проникновенный взгляд не давали Лие опустить руки. Иногда она ждала, что он вот-вот скажет своей матери что-то важное, главное, но этого, конечно же, не случилось. Вместо этого Кей всё чаще закрывал глаза и погружался в сон, который мог стать вечным.
Лия снова стала прятаться от людей, иногда её не видели по нескольку дней, но Эливен знал, что она не выпускает Кея из рук, будто хочет насмотреться на него перед тем, как его не станет.
Перевернув всё убежище вверх дном, он пытался найти хоть какой-то выход из положения, но помощи так и не увидел ни в чём. Знахарка тоже не смогла бы помочь, так как не дожила до этого времени. Её слова не выходили из головы Эливена, он помнил каждое, но не знал, как их применить в действии. «Свет и тепло могут его спасти», — эти слова, как заклинание, он повторял без перерыва день и ночь. Где свет — там холод, где солнце – там смерть.
Однажды Эливен сел в повозку, не предупредив никого о своём намерении, и отправился в убежище плантаторов. Поделившись своими удручающими новостями со Стаумом и не получив от него никакого стоящего совета, он отправился бродить по тоннелям своего старого убежища. Он посмотрел, как собирают последние семена семирды, заглянул в кухню, где давят васхру, узнал, сколько онисов запасено на складе, но так и не понял, что именно ищет. В полной растерянности он побрёл в сторону тронного зала, прошёл мимо него и оказался возле площадки с бойницами, где двое караульных несли вахту. Полулёжа на полу, они вели ожесточённый бой в сквол, забыв про наблюдение за площадью перед воротами. Они полностью погрузились в игру, не замечая больше ничего вокруг, даже стоящего рядом Эливена.
— Неужели ты думаешь, что твоим плагманам под силу сражаться с софтритами? Мой один софтрит стоит всех твоих плагманов, вместе взятых! – доказывал свою очевидную победу один из караульных.
— Может быть, но ты совсем забыл, что именно сейчас на поле возвращается мой глассон. А теперь посмотри, как мои плагманы под защитой глассона тебя окружат и задавят.
— Нет! Этого не может быть! – воскликнул первый игрок, у которого победа ускользнула сквозь пальцы. Он схватил софтрит и швырнул его за спину, признав тем самым своё поражение. Блестящая хрупкая фигура угодила в грудь Эливена, отскочила и упала на камни. Он осторожно поднял фишку и посмотрел через неё на окно бойницы. Яркий прямоугольник, слегка размытый, был виден сквозь гладкую фигуру сквола, отчего рот Эливена растянулся в улыбке.
— Где вы их берёте? – поинтересовался он у караульных.
— Нигде, разве что, у каждого есть свой мешочек с фишками, если он игрок, — ответил растерявшийся воин. – Раньше их вытачивали на камне, потом полировали, но сейчас нет такой необходимости. Убежище почти опустело, а таких мешков не убавилось.
Эливен ушёл, забыв вернуть одну из самых ценных фигур на поле игры в сквол караульным. Те лишь пожали плечами и озабоченно переглянулись, после чего один из них запустил руку в мешок и достал пригоршню фигур, чуть менее отполированных, чем утраченная, но имеющих на поле непоколебимую мощь. Игра закипела вновь, а про случай, свидетелями которого они только что были, никто уже и не вспоминал.
Эливен думал, куда ему пойти, но решение пришло ему внезапно, когда он проходил мимо поворота к тронному залу. Порхо может знать многое, он наверняка сунул свой нос в каждую щель, во все норы, и заглянул на многие полки в потайных нишах бывшего советника Красса. Порхо сидел на полу и жадно поедал онисов, обильно запивая их водой. Перестав жевать, он пристально посмотрел на своего гостя, но, видимо, не увидев в нём ничего интересного и нового для себя, продолжил свою трапезу.
— Послушай, Порхо…, — начал было разговор Эливен, но проныра замотал головой, давая понять, что занят более важным делом.
— Порхо, у меня почти не осталось времени…
— Орхон, — буркнул худощавый человек, надвинув на лоб капюшон.
— Что? Я не понимаю тебя, ты не мог бы повторить? – удивлённо спросил Эливен, но Порхо больше не выдавил из себя ни одного слова.
Эливен вышел из зала и побрёл по коридору, натыкаясь на стены и не замечая этого. Так он дошел до той самой комнаты, в которой разыгралась сцена, едва не погубившая жизнь Лии и его. Старая комната Лии, ярко освещённая солнцем, пустая и всеми забытая. Будучи самым светлым местом во всём убежище, она не привлекала к себе никого, не способная согреть, отталкивающая и отпугивающая своим холодом, обосновавшимся тут. Огромная щель в потолке позволяла ветру проникать внутрь и уносить с собой то немногое, что теплилось в этом воздухе, разметая пыль и песок и укладывая их новым, ровным, никем не тронутым ковром. Свет, яркий и сильный, он не обжигает кожу, безмолвный и дружелюбный, но он не одинок. Выбрав себе в напарники ледяной ветер, этот свет стал пугающим, несущим гибель, и теперь те места, где он виден, обходят стороной.
— Эливен, я тебя везде ищу. Мне сказали, что видели, как ты пошёл в этом направлении. Что с тобой? Ты трясёшься, давай уйдём отсюда, это слишком холодное место.
— Стаум, я потеряю Лию навсегда, если ничего не придумаю. Кей погибнет, а она не переживёт его смерти.
— Послушай, Эливен, мне жаль, что это происходит, но мы не в силах что-то изменить. Пойдём отсюда, ночь уже скоро.
— Я побуду ещё немного тут, — тихо произнёс Эливен, глядя на коричневую пыль, искрящуюся в гаснувшем свете. Красноватая полоска скользнула по тумбе и направилась к стене, прощаясь с этим местом до утра. Эливен протянул фишку, которую так и не выпустил из рук, к этой полоске. Свет легко проник сквозь софтрит и занял своё место на стене, продолжая ползти вверх. Пытаясь снова завладеть убегающим лучом, Эливен протянул руку выше, потом залез на тумбу и подпрыгнул вверх, но светящаяся полоска уже была недосягаема. Приблизив софтрит к глазам, он смотрел сквозь него на краснеющую над его головой щель, которая становилась фиолетовой, а вскоре и совсем исчезла из виду.
— Он будет жить, обещаю тебе, Лия! – выкрикнул в потолок Эливен, получив в ответ обжигающий холодом порыв ветра, пощёчиной ударивший его. Кто ещё посмел разговаривать о жизни, когда наступает власть холода, тьмы и вечного забвения?
Эливен бежал по тоннелю к воротам, где Стаум отдавал распоряжения караульным и проверял засовы на створках. Когда запыхавшийся юноша подбежал к воину и схватил его обеими руками за одежду на груди, Стаум понял, что дело не шуточное, произошло нечто особенное. Он заставил его сесть и успокоиться, после чего перед лицом воина то и дело стала мелькать фигура из мешка со скволом, которая так и намеревалась угодить ему в глаз.
— Эливен, успокойся, охлади свой пыл. Я просто не понимаю, что ты мне хочешь сказать, — возмущённо произнёс Стаум, поспешив отстранить руку юноши от своего лица.
— А теперь говори, что у тебя на уме, только по порядку. Зачем тебе эта фигура?
— Именно она способна дать свет и тепло маленькому Кею. И не только ему, но и всем нам! – воскликнул Эливен, снова пытаясь сунуть в лицо Стаума софтрит, но тут же получил отпор.
— Но, друг мой, каким образом этот камень может оказать всем столь редкую услугу? – осторожно поинтересовался воин, уже всерьёз забеспокоившись здоровьем своего собеседника. Но Эливен не унимался, он схватил лампу и поднёс фишку к огню.
— Свет легко проникает через софтрит, а теперь посмотри на это! – произнёс с восторгом победителя Эливен, снова поднес фишку к лицу Стаума и принялся дуть на неё.
— Что ты чувствуешь? Скажи мне, что ты ощущаешь, а? – не унимался он.
— Хм, чувствую, как кто-то потихоньку сходит с ума, хотя… Это похоже на…
— Это победа, мой друг! То, чего нам так не хватало, у нас в руках!
Стаум заворочался на камне, который служил ему сиденьем.
— Странно, но этого добра у нас всегда хватало с лихвой. Да Порхо подтвердит, у него таких фигур огромный мешок, стоило только спросить.
— Он слишком занят, хотя, возможно, мне показалось.
— Чем этот проныра может быть занят? Пойдём, я сам всё узнаю! – заявил воин и пошёл по коридору к тронному залу, увлекая за собой Эливена.
Узкая тропинка возле одинокого трона, окружённого грунтом с торчащими сухими стеблями семирды, привносили какую-то дикость в столь величественный ранее тронный зал.
— А мы не ошиблись, что пожертвовали этим местом ради семирды. Собрали много, но могли и больше, если бы «кое-кто» не позволил пожирать семена, — возмущённо высказался воин, то и дело показывая в сторону поворота, где обитал Порхо. Однако, он вдруг резко остановился, позволив Эливену врезаться в свою спину, и прислушался.
— Какие-то странные звуки, похожие на стон раненого. Поспешим!
В комнате было темно, Стаум уже подумал, что ошибся, приняв за звуки нуждающегося в помощи человека что-то другое, но стоны повторились, и они были совсем рядом, под его ногами. Пошарив в запоясной сумке, он достал лампу, чиркнул камнем по стенке сосуда, прижав к ней пальцем фитиль, и в разгорающемся свете огня открылась такая картина. Порхо лежал на полу, держась за ногу, и терял остатки сознания. Лестница, приставленная к стене, возле которой он трудился, оказалась сломанной, несколько её ступеней не выдержали тяжести и переломились.
— Порхо! Ты жив? – вскрикнул Стаум, тряся бедолагу за плечо, но тот не соизволил ответить, лишь промычал что-то в больном бреду.
— У него сломана нога. Видать, давно он тут лежит, никто не услышал его крик о помощи, лампа выгорела. Если бы мы не зашли к нему, окоченел бы на полу. Давай положим его на кровать.
На следующее утро Стаум пошёл навестить больного. Порхо был бледен, его взгляд блуждал, нога опухла и потемнела. Он больше не хотел слышать ни о какой схеме и художествах, несмотря на уверения воина в том, что всё будет хорошо. По крайней мере, Стаум решил подождать, пока бедняга поправится, а если и после этого хитрый проныра не встанет с кровати, то для него найдётся и другое чудодейственное средство. Стоит достать засушенную голову карлика, висевшую на самом почётном для неё месте – на створке ворот, и показать её Порхо, как всё наладится. Но это будет ещё не скоро, а пока что Стаум уточнил у Порхо, где он прячет мешки с фишками от сквола, которые тот так тщательно собирал по всему убежищу. Но даже в столь критическом состоянии хитрец состроил такую недовольную гримасу, что воин хотел было отправиться за головой немедленно, но дар убеждения помог ему избежать лишней беготни.
Вскоре Эливен уже ссыпал фишки посреди тренировочного зала. Их оказалось так много, что гора полированных каменных фигурок доходила ему до пояса. Стаум стоял в стороне и с недоверием смотрел на своего друга, с трепетом ожидая, что же ещё придёт ему в голову столь сумасшедшего и необъяснимого.
— Ну, я оставлю тебя, Эливен, — осторожно произнёс воин. – Ты получил то, что хотел, теперь ты вполне доволен, не так ли?
— Ещё кое-что. Ты сможешь найти мне четыре шкуры грумов? Ещё мне понадобится тонкая верёвка, острый нож, ненужные пики, несколько ламп, много жира…
Эливен ещё перечислял разные вещи, приводя Стаума к уверенности, что его друг окончательно сошёл с ума.
Через какое-то время, получив всё то, что просил, Эливен приступил к выполнению задуманного. Расстелив на полу шкуры, он сшил их краями, превратив в огромное полотно. Одну шкуру он нарезал полосами, которые отложил в сторону, после чего принялся раскладывать фишки на полотне, выискивая самые отполированные и прозрачные, смотря сквозь них на огонь. Менее прозрачные фигурки он раскладывал ближе к краям, после чего взял нож и принялся вырезать в шкуре отверстия под каждой из них.
Прикладывая софтриты и плагманы к отверстию, он брал приготовленную ранее полосу из кожи и пришивал её к полотну вокруг каждого отверстия таким образом, чтобы фишка надёжно держалась на своём месте. К утру Эливен уже не чувствовал пальцев, исколотых ножом и крючком, а изрезанные верёвкой ладони стали чёрными от засохшей крови.
Когда Стаум решил посмотреть, что происходит в тренировочном зале, где он оставил Эливена, то обомлел. Тот лежал без чувств на огромном кожаном покрывале, испускающем тысячи бликов на стены и потолок. Они, играя в догонялки на брошенных мишенях, камнях, сломанных арбалетах и стрелах, на горе из фишек, вынуждали прикрывать рукой глаза, чтобы не ослепнуть от этого чуда, сотворённого за одну ночь.
| К Главе 43 | К Главе 45 |