Люди собирались на площадке перед тронным залом слишком быстро, поэтому Коссу пришлось начать впускать их внутрь. Многих из них интересовал не столько предстоящий процесс приговора злодею, сколько сам тронный зал. Кто-то никогда раньше в нём не был, а некоторые решили собственными глазами увидеть пустой трон без ужасного чёрного старика. Ряд вооружённых воинов разделил зал на две части, в одной из которых, оказавшейся за их спинами, ожидал своей участи Морак, злой и коварный горбун, принёсший убежищу столько бед.
Но сквозь щели полузакрытых век он всё же видел, что втекающей внутрь толпе вовсе не интересен какой-то там карлик, обманувший самого владыку. Все глазели на величественный трон, возвышающийся посреди каменного пьедестала, освещённого утренним солнцем. Его обходили стороной, устремляясь в дальний угол потемнее, но с трудом отводили от него взгляд.
Лия тоже пришла в этот зал, как и Эливен. Соли вела дочурку за руку, но в толпе зрителей ей было совсем не интересно. Тогда Соли решилась на смелый поступок и отправилась с ней на другую сторону зала, за трон, где ещё точно никто никогда не был. Лия неважно себя чувствовала и хотела остаться в комнате, тем более, ей был совершенно не нужен какой-то карлик, которого она никогда не видела раньше. Но она всё равно пошла, чтобы не ставить перед неловким выбором Эливена, взявшего на себя обязанность обеспечивать безопасность девушки и её подопечных, постоянно требующих пищи.
Несколько бывших наёмников, показавшихся Стауму самыми рассудительными, тоже были тут, но под особым присмотром. Остальных решили оставить под надзором в другом месте. Косс поднялся на одну ступеньку пьедестала и приготовился держать слово. Шум понемногу стих, воцарилась торжественная тишина, и он начал говорить.
— Кодбаны, что присутствуют в этом зале, а также плантаторы, хоть и в меньшем числе, но ставшие нам соседями. Сегодня нам предстоит решить участь одного человека, которого даже нельзя так назвать, скорее – существа…
— Да чего там решать, уже и так всё решено! – не сдержался Стаум. – Он умрёт, и он сам знает об этом!
— Ты прав, тем более, ты это сам решил, когда привёз его сюда. Но я обязан перечислить всё то, что он сделал. Я хочу, чтобы он вышел сюда, в середину зала. Пусть все посмотрят на него.
Морак не пошевелился, он ещё крепче закрыл глаза и перестал дышать. Руки, связанные за спиной, никто не решился освободить, не зная, что можно ожидать от этого хитрого типа. Несколько стражников схватили его и приволокли на площадку перед троном, где и бросили, поспешив отойти подальше.
— Если кто-то думает, что он уже мёртв, то ошибается. Этот горбун перехитрит любого, взять хотя бы то, как он попал в это убежище когда-то. Его наглость оказалась настолько странной, что стража просто опустила руки, испугавшись гнева Хобинхора.
При упоминании хозяина этого зала в затемнённом углу пронёсся шёпот.
— Он забрал нашу воду, пищу, натравил на нас своих людей, требуя всё больше и больше. По его злому умыслу погибло много людей, а убежище плантаторов было полностью разорено!
Лия вздрогнула, а по спине Эливена пробежала холодная волна. Шрамы на его теле от верёвки, которой он был прикован к груму, ещё не зажили до конца. Глядя на это грязное создание на песчаном полу, он думал не о нём, а о Маттисе, который тащил его на себе по длинным ровным коридорам, чтобы спасти. У той пищи, что они горстями всыпали в пересохшие рты, был вкус, он вспомнил его. Лёд, который стекал струйкой из окровавленных ладоней Маттиса, был тогда самым дорогим подарком, который только можно было себе представить. Всё ушло, это уже в далёком прошлом, но то предчувствие Маттиса за минуту до смерти забыть нельзя. «Почему я не поверил тебе, зачем торопил, ведь можно было остаться на месте и выжить», — с горечью думал Эливен, невольно ощупывая рубаху на груди в поисках чего-то очень важного.
— Его люди не пустили нас к Аонису, когда грумы утащили ребёнка. Его можно было спасти! – не удержалась Соли, поборов свой страх перед карликом, злобно глядящим в сторону трона, за которым Нут играла шариками ирония. – Пусть умрёт, никакой пощады!
— Аонис забрал ребёнка, но вместо него дал вам воду, — произнёс один из бывших наёмников, имеющих возможность присутствовать в зале. Но Стаум велел ему больше не открывать рта, если тот не рассчитывает лежать на песчаном полу рядом со своим бывшим хозяином. Косс спустился со ступеньки пьедестала и подошёл к Эливену.
— Вот кому мы обязаны за нашу воду, а Аонис тут ни при чём. Ребёнка унесли грумы, и никаких других сил быть не может.
Эливен решил не говорить о том, что нашёл похищенных детей. Время покажет, что делать дальше.
— В том, что я ещё жив, заслуга Косса. Если бы не он, никто не узнал бы о ледяном озере под нашими ногами.
— Назначить Косса главным, кто за это? – громогласно выдал Стаум. В зале разразился восторженный гул, но Косс утихомирил шумевших, переведя внимание на истинную причину собрания.
— Предлагаю решить с Мораком прямо сейчас, иначе мы забудем, зачем собрались здесь. Эливен, что ты предлагаешь?
— Когда я сидел там и ждал расправы над собой, я услышал кое-что. Мои надзиратели разговаривали между собой, не заботясь о том, что я могу их услышать. Тем более, они уже не считали, что я могу оказаться по другую сторону того завала. Оказывается, целью Морака было совсем не ограбление плантаторов. Он рассчитывал занять трон Асимора, а силы кодбанов ослабить настолько, чтобы горстка наёмников уничтожила и Хобинхора. Таким образом, Морак стал бы править огромной территорией единолично.
— Но уничтожив плантаторов, он лишил оставшихся в живых пищи, — рассуждал Косс. – Только плантаторы умели разводить морхунов, выращивать семирду и васхру. Кто теперь это сделает за них? Мы обречены.
— Ему нет никакого дела до живых. Вы только посмотрите на него, он смертельно болен! – изрекла Соли.
— Пора кончать с ним, слишком много времени он у нас отнял, — сделал вывод Стаум.
— Позвольте, я заберу у него то, что когда-то принадлежало мне, — произнёс Эливен и направился к лежащему вверх лицом карлику. Тот скалил зубы и пускал кровавую пену изо рта, угрожая вцепиться в любого, кто прикоснётся к нему. Эливену впервые удалось разглядеть существо, корчившееся у его ног, при ярком свете, падающем с потолка.
— У тебя то, что принадлежит не тебе. Отдай, это будет единственным, что ты сделал в своей жизни справедливого.
Отражавшие безумие карлика закатившиеся глаза мгновенно уставились на Эливена, а из безобразного рта раздались клокочущие звуки.
— Ты ещё жив, как я погляжу? Ну что ж, отсюда нас унесут вместе. Попробуй забрать у меня это!
Эливен не раздумывая наклонился над карликом, чтобы сорвать с его шеи медальон Маттиса, но тот вдруг вскочил на ноги, схватил юношу за шею и приставил к ней нож. Эливен оказался на коленях, а Морак держал его за волосы и вопил, повернувшись к зевакам возле стены.
— Вам нужен этот плантатор? Его голова покатится к вашим ногам, если никто не освободит мне дорогу отсюда! Я буду отрезать ему уши, пока вы обдумываете мои слова!
Косс боялся пошевелиться, опасаясь, что Морак перережет Эливену горло. Стаум оценивал ситуацию, но ему не хватало времени. Если кто-то из стражников только попробует поднять арбалет, карлик исполнит угрозу. Обойти его со спины не было никакой возможности, все были перед ним, как на ладони. Лия, никем не поддерживаемая, обмякла и упала на пол, потеряв сознание.
— Мы освободим тебе дорогу, Морак, — отчётливо произнёс Стаум. – Только ты смотри, не оступись, а то тебе уже не в чем будет нас винить.
— Ах, это ты там, великий освободитель? А кого я должен винить в том, что сейчас происходит, не тебя ли? Я обещал отрезать уши этому выродку, так приготовьтесь собирать их по полу.
Морак убрал нож от шеи Эливена, но выполнить свой план уже не смог. Его спину пробила огромная стрела, выпущенная механизмом, спрятанным под потолком. Соли, обессиленная от потрясения, опустилась на сиденье трона, продолжая давить на гладкую клавишу в подлокотнике. Выпучив глаза и свернув губы в трубочку, карлик потянулся к стреле, торчащей сзади, но повалился на спину и упал. Наконечник стрелы вышел из груди, сквозь дыру в одежде полилась чёрная кровь, как будто и не собиралась оставаться с прежним хозяином.
Эливен сорвал с шеи мертвеца медальон и поспешил покинуть площадку перед троном, где чёрная лужа становилась всё шире, источая ужасную вонь.
— Я думаю, горбун знал про арбалет под потолком, — поделился мыслями со Стаумом Косс. – Я не удивлюсь, если он сам заранее спрятал нож в песке перед троном.
— Но как он мог всё это предвидеть? Ведь он сделал это на глазах у Хобинхора, иначе никак. Это не под силу даже невидимке.
— Песок не меняли уже много лет, с тех пор, как Хобинхор прекратил кровопролития в тронном зале. Я думаю, что карлик спрятал нож, не рассчитывая на то, что он когда-нибудь ему понадобится. Наверняка таких тайников он приготовил достаточно, нужно только выждать время, чтобы они вылезли наружу.
— Ты прав, Косс, в тебе есть что-то такое, чего нет у других. Но как ты объяснишь то, что Морак, зная о механизме, повернулся к нему спиной, да ещё и угрожал ножом?
— Всё легко, друг мой. Если бы у него не было ножа, приставленного к горлу кого бы то ни было, то он не смог бы получить ту стрелу в спину. Казнь на площади – это слишком жестоко даже для такой мерзости, как Морак.
— Но он действительно убил бы Эливена?
— Я думаю, что он успел бы применить нож, даже несмотря на столь метко пущенную стрелу. Но всё решилось иначе, Эливен жив, а Морака больше нет. Теперь же у нас есть дела поважнее, пора ими заняться.
— Ты прав, друг мой, прав, как всегда.
В пещерах становилось всё холоднее с каждым днём. Даже те немногие старики, что умудрялись цепляться за жизнь в столь суровых условиях, не помнили такого холодного времени. Вода в источнике так и не появилась больше, отчего уважение к Эливену и Коссу возросло ещё сильнее. Если бы не их удивительное открытие, в убежище уже никого в живых не осталось бы. Однако, даже имея теперь вдоволь льда, возникали трудности с получением воды. Чаша, доверху наполненная измельчённым льдом вечером, не превращалась в воду даже к утру. Только в тех помещениях, где были трещины в потолке, солнечные лучи успевали растопить за день одну-две чаши, но ложные надежды обрывались, когда этот лёд выносили из убежища наружу. За воротами никакого тепла не было. Снова не хватало воды, а добыть её, не сжигая драгоценную траву или и без этого так необходимую одежду, не было возможности.
Однажды Эливен, грея в ладонях кусочек льда, сливал воду в кожаную ёмкость. Спустя какое-то время он понял, что вода снова застывает даже там. Тогда он сунул канистру под одежду, но вскоре вынул обратно, стуча зубами от холода. Чтобы хоть как-то согреться, он решил сходить в сторону ворот и вернуться обратно. По пути он свернул к стойлу, где мирно спали несколько скакунов. Этим пернатым ничего не стоило раскусить кусок льда и проглотить его, утолив тем самым жажду. Их горячее тело, защищённое плотными перьями, не чувствовало холода. Эливен стоял, будто каменная статуя, глядя на безмятежных животных, и боялся спугнуть мысль, которая то приближалась, то снова ускользала от него. И вдруг, не заботясь о погасшем фитиле, он помчался обратно к себе, схватил канистру и начал набивать её ледяными осколками. Завязав горлышко концом верёвки, он побежал с этим странным грузом в стойло. Отыскав глазами Бро, самого дружелюбного и послушного, он приподнял ему крыло, положил под него канистру со льдом и перекинул верёвку через спину. Поднырнув под морхуна, он перехватил конец верёвки и привязал его к шее скакуна.
— Потерпи, родной. Так надо.
Бро лишь приоткрыл тяжёлые веки, чтобы через мгновение снова их закрыть и продолжить прерванный сон.
Эливен сидел возле Бро всю ночь, пока скакуны не вздумали напомнить о своих пустых желудках. Осторожно, боясь, что его идея провалилась, он просунул руку под крыло морхуна и выдохнул с облегчением. Канистра была мягкой, к тому же ещё и тёплой. Развязав верёвку, Эливен обнял Бро за шею и помчался к комнате Лии. Странная болезнь не давала ей никакой радости, даже птенцов пришлось унести подальше, чтобы они не нарушали тишины своим неистощимым голодным кряхтением. Нут унесла их к себе, организовала небольшой загон из камней и не сводила с них глаз. Морхуны давно уже не помещались в корзине и требовали свободы, норов скакунов в них разрастался даже быстрее, чем перья на крыльях.
Эливен подошёл к занавеске, но не успел прикоснуться к ней, как из комнаты вышла Соли.
— Она совсем плоха, сегодня утром отказалась вставать.
Эливен протянул совсем ещё тёплую канистру с водой и в смятении опустил голову.
— Неужели ничего нельзя сделать?
Соли покачала головой, но решила передать Эливену, что есть одна старушка, которая может дать совет. Только та давно не ходит, а у Лии совсем нет сил отправиться к ней самой.
— Я отнесу Лию на руках! Где живёт эта старуха?
Но Соли посоветовала не тревожить девушку, такое путешествие точно убьёт её. Всё утро Эливен ходил из угла в угол, метался по коридорам, пытаясь найти хоть какое-то решение. Смерть Маттиса давила на него по сей день, в ней он винил и себя тоже. Однако, смерти Лии он бы уже не перенёс. Даже если им не суждено быть вместе никогда, он согласен был на то, что она будет где-то рядом.
Случайно заглянув в какую-то комнату с гладким чёрным камнем посередине, он заметил забытую всеми шкуру грума, ту самую, в которой Косс приволок его в убежище. Она стала твёрдой от холода, но сгибалась, если приложить силу. Недолго думая, он вытащил из-за пояса нож и принялся что-то мастерить. Ближе к вечеру, грязный и мокрый, Эливен прибежал к воротам и подозвал Косса.
— Мне нужно знать, где живёт та старуха, которая может помочь Лие. Я сам принесу её сюда, чего бы мне это не стоило!
На следующее утро занавеска в комнату Лии одёрнулась, внутрь вошёл Косс, за ним Эливен. Соли хотела возразить такому вторжению, но вдруг заметила за спиной у Эливена нечто такое, что заставило её промолчать. Старушка, про которую говорила она Эливену, сидела в своеобразном гамаке, грубо вырезанном из шкуры грума. Странное приспособление висело за спиной юноши на лямках из верёвки, перекинутой через плечи. Взгромоздив поклажу на лежак, он склонил голову и вышел в коридор. Косс незамедлительно последовал за ним.
Тянулись минуты, Эливен боялся дышать и шевелиться. Он не хотел прислушиваться к звукам в комнате, хотя там явно что-то происходило. Зажав в ладони медальон, он думал о Лие, вспоминая, каким смешным и грязным было её лицо, когда Косс вытащил их обоих на поверхность из захваченного Мораком убежища. Это было то редкое мгновение, когда она засмеялась. Эливен не мог поверить, что больше никогда не услышит этот счастливый смех.
Занавеска отодвинулась, в коридор вышла Соли. В ожидании плохих вестей Эливен сжался, пытаясь стать невидимым.
— Как же я сама не поняла, что с ней? Теперь всё зависит только от неё самой, захочет ли она жить или угаснет до конца, как утренняя звезда.
— Но что же с ней, Соли, скажи наконец! – не выдержал Эливен.
— У Лии будет ребёнок, хотя, это ей совсем безразлично.
| К Главе 36 | К Главе 38 |