Глава 21

Эливен долго не мог понять, где он, сколько времени прошло с момента потери сознания и что вообще происходит. Он чувствовал, что его тело опоясывает толстая верёвка, оба конца которой уходят в сторону. Он привязан, значит, всё ещё жив и в плену. Но зачем эти верёвки постоянно кто-то тянет, дёргает вместо того, чтобы оставить его, наконец, в покое?

Он взялся за один из концов верёвки и потянул на себя. С противоположного её конца раздалось недовольное ворчание, после чего Эливена резко одёрнуло, отчего он снова оказался на камнях. Грум! Но как такое могло случиться? Он прикован к существу, внушающему ужас, созданию из вечной темноты. Неужели палачи, держащие раненого плантатора в этом месте, хотят избавиться от него, отдав на съедение груму?

Эливен попробовал дотянуться до выступа каменного лежака. Лёжа на полу ему пришлось приложить усилия, чтобы нащупать холодный камень. Никаких острых граней, время сделало своё дело. Но всё, что сейчас приходило ему в голову – это перерезать верёвки, сковавшие тело. Потребуется острый камень, которого рядом не было. Вдруг какое-то озарение мелькнуло в мыслях. У него есть медальон Маттиса, если его грань наточить о камень, то можно разрезать путы! Он судорожно провёл рукой по груди, но ничего не нащупал. Тусклые вспышки воспоминаний вернули его в прошлое. Жестокий грязный горбун протягивает руку и срывает с груди медальон. Потом неистовая боль в ногах, темнота. Где-то далеко звучат слова карлика, приказывающего привязать к нему зверя. Больше он ничего не слышал, даже то, как его тащили, усмехаясь наёмники горбуна.

Но тьма, как оказалось, не была кромешной. Вскоре он уже видел верёвку, даже вытянутые на полу свои ноги. Проём в стене на этот раз был заложен не полностью. Немного крупных камней, несколько помельче сверху, вся эта конструкция была немногим выше его роста.

«Хотят понаблюдать, что со мной будет?» — думал Эливен. Он знал, что осталось недолго, но за что ему именно такой конец? Грум хоть и притих в тёмном конце пещеры, но он жив, к тому же, голоден. Скоро он прыгнет и вонзит острые зубы в шею своей жертвы. Сейчас он выжидает удобного момента, но ему известно, что еда здесь, рядом, она пахнет свежей кровью, пропитавшей тряпки на ногах.

— Дайте воды! – не выдержал Эливен, разорвав тишину. Грум царапнул когтями, за перегородкой послышался недовольный вздох.

— Я хочу пить, вы слышите меня? Эй вы там!

Недовольный вздох повторился, свет забрезжил ярче. Один из надзирателей подошёл к преграде и посветил внутрь пещеры. Верёвка тут же дёрнулась, протащила Эливена по полу и осталась натянутой. Это представление оказалось явно по душе наёмнику, отчего тот довольно крякнул и сплюнул.

— Пить, говоришь? А может быть и есть тебе понадобится? Твоему другу посчастливится больше, ждать осталось недолго.

Его красноречие прервал второй наёмник.

— Дай ему воды! Подохнет раньше времени, что тогда? И мяса дай, у тебя не убудет.

Наёмник с лампой в руке пробубнил что-то неразборчивое себе под нос и отошёл от завала. Через некоторое время рядом с Эливеном упала почти пустая канистра с водой и полоска мяса. Васхры не было, но мог ли пленник рассчитывать на что-то большее в своём положении. Он почувствовал, как зверь в тёмном углу заворчал, и верёвка слегка ослабла. «Он подошёл ближе, не иначе», — подумал Эливен. Длины, освободившейся от натяжения привязи, хватило, чтобы доползти до лежака и опереться на него спиной. Пара глотков воды позволили окончательно прийти в себя и оценить сложившееся положение.

Он на полу в холодной пещере. Его руки свободны, ноги изнывают от тупой боли, а голова кружится от темноты и голода. Но больше всего его сейчас беспокоит не это. Зачем к нему привязали слепую тварь и почему он несёт всю эту тягость вместо того, чтобы умереть? Вероятно, его мучители просто ждут, когда грум нападёт на него. Для них это будет отменным зрелищем, вряд ли кто-то видел раньше эти острые зубы в действии. А может быть, они хотят увидеть состязание зверя и человека? Не в этом ли заключается их подлый и дешёвый план?

«Вода, мясо… это дали мне, чтобы я восстановил силы. Да, они задумали жестокую расправу надо мной»

Эливен держал в руке лоскут сушёного мяса морхуна. Кусок внушительный, его хватило бы двоим голодным воинам. Он с трудом оторвал немного и разжевал. Рвотные спазмы тут же напомнили ему, что он делает ошибку, но задержав дыхание и представив, что ест вкуснейшую лепёшку из семирды, ему удалось сдержаться. Кусок мяса медленно прошёл по сжимающемуся пищеводу и упал в желудок. Повторения подобной удачи он уже не ждал.

«Грумы воруют мясо морхуна, но вряд ли они смазывают его соусом из васхры», — размышлял Эливен. Он слышал, что эти твари пытались утащить детей, но значит ли это, что они питаются человечиной? Эти размышления не успокоили, а лишь добавили беспокойства. Эливен нехотя вспомнил, как скитался с Маттисом по странным подземельям великанов. Тогда от голода он готов был съесть собственную рубаху. Тут же есть добыча, к тому же истекающая кровью, не способная дать даже малейшего отпора.

Чем дольше он обдумывал ситуацию, даже находясь на привязи, тем больше чувствовал, как проходит время. Он до сих пор дышит, пьёт воду, даже смог протолкнуть в себя кусок отвратительного мяса. И вдруг ему стало так горько оттого, что весь его недавний путь оказался таким бесполезным, а дорогой друг отдал за него жизнь. Теперь он сидит в этой тёмной дыре и ждёт, когда на него накинется зверь, желая утолить свой голод.

«Нужно увидеть этого грума прежде чем придётся отбиваться от него», — сделал вывод Эливен, но как это сделать, он пока не придумал. Если попробовать двигаться в направлении противоположного конца веревки, то он окажется в полной темноте и ничего не увидит. Мало того, зверь может наброситься на него, почуяв преимущество перед противником на территории тьмы. Вытянуть существо на себя тоже не представлялось возможным. Предыдущие попытки приводили к тому, что Эливена тащило всё дальше, а верёвка больно резала тело.

«Никто не видел, чтобы грумы питались человечиной… и нет васхры…» — путалось в его мыслях, но Эливен упрямо пытался найти решение. Продолжая держать мясо, он развязал горлышко канистры, оторвал от полоски половину и сунул в воду. Когда мясо размокло, он вытащил его и тут же зажал пальцами нос. Тошнотворный запах распространился по пещере, заполняя все её уголки, не исключая и тёмную её сторону. Ждать долго не пришлось, верёвка ослабла, послышался скрежет когтей о камни и слабое тявканье. Вскоре на свет показалась морда зверя. Прозрачные усы, торчащие длинными иглами во все стороны, блестели в тусклом свете, пробивающемся через верх заграждения. Грум поднимал и опускал тёмный влажный нос, водил им из стороны в сторону, пытаясь определить местоположение еды. Когда на свет появилась вся голова, Эливен едва сдержался, чтобы не крикнуть от страха и отвращения. На него смотрели слепые белые зрачки, зверь определил, где находится его еда.

«Сейчас он прыгнет вперёд и вцепится в руку, держащую мясо!» Он резко выкинул кусок приманки в сторону грума, но мясо упало немного ближе, чем хотелось. Усы зверя замерли неподвижно, он сделал небольшой прыжок вперёд, схватил добычу и мгновенно отступил в тёмный угол пещеры. Верёвка тут же натянулась, а где-то во мраке послышалось довольное урчание и чавканье.

«Возможно, у меня появилось время, чтобы что-то придумать», — решил Эливен. Когда зверь высунул свою морду и принюхивался, верёвка ослабла настолько, что появилась возможность немного вытянуть её на себя. Схватив мясо, грум снова натянул её, но небольшой запас всё же остался в руках Эливена. Сейчас этой длины хватило как раз для того, чтобы лечь в стенную нишу и расслабиться.

Грум притих, видимо, куска мяса хватило ему для утоления голода, и он уснул. Теперь Эливена беспокоили его ступни, обмотанные засохшими тряпками. Боль стихла, но это беспокоило больше всего. Значит, ноги перестают ощущать боль, становятся чужими. Раньше он уже видел подобное, когда какой-нибудь обречённый бедняк возвращался с поверхности лишь для того, чтобы умереть. Раны на коже, вызванные солнцем, сначала вызывали нестерпимую боль, потом она исчезала, но повреждённые места приобретали тёмный цвет. После такого не выживал никто.

Он уже привык к тусклому свету от лампы за преградой. Попробовав развязать узлы на засохших тряпках, он обречённо опустил руки. Ногти скребли по твёрдой корке и обламывались. Оставив бесполезные попытки, Эливен посмотрел на пол. На глаза снова попалась канистра с остатками воды. Судорожно схватив её, он развязал шнурок и попробовал смочить засохшие узлы несколькими каплями. Результат не заставил себя долго ждать, кровавые лоскуты стали более податливыми. Почти вся вода потребовалась Эливену, чтобы снять с ног засохшие тряпки.

То, что он увидел под ними, заставило его расстроиться ещё больше. Ступни увеличились в размере, они опухли и стали темнеть. «Это конец», — решил Эливен и тихо заплакал. Он уже не боялся острых зубов грума, голода и жажды. Но разглядывать опухшие ноги он долго не смог. Решение принято, пусть вода и еда ему больше не понадобятся, но сделать всё, что от него требуется, он должен. Ради Маттиса, он не простил бы подобного бессилия.

Эливен оторвал от лохмотьев, которые когда-то были рубахой, несколько полос. Остатки одежды теперь едва закрывали грудь, но это его мало беспокоило. Зажав зубами колено, он начал лить тонкой струйкой воду на раны и протирать их краем лоскута. Боль в колене от сжатых зубов отвлекала его от другой, нестерпимой боли в ступнях. Эливен знал, что если сейчас потерять сознание, то все эти мучения станут бесполезными. Когда пульсация в висках и глазах уже не давала рассмотреть толком, куда лить воду, он остановился.

Осторожно оторвав от колена зубы, он долго не мог успокоить дыхание, но всё же обратил внимание на ступни. Волна облегчения, как прохладный ручей, подкатывала к ранам и снова отступала.

Вода почти кончилась, но чувство самоспасения толкало его на продолжение начатого дела. Однако другое предчувствие, которое всё прочнее осваивалось в голове, не давало осушить канистру полностью. Рядом с ним лежали остатки мяса, а это сейчас единственное оружие, способное защитить его от зверя. Эливен пытался вспомнить то мгновение, когда грум показал морду из темноты, но ничего, кроме белёсых зрачков и прозрачных острых усов он не смог представить.

Чувство боли постепенно ослабевало, пульсация в ранах почти исчезла. Ничего не мешало закрыть глаза и забыться на некоторое время, но каждая попытка сделать это приводила к лихорадочному пробуждению. Снова эта серая морда существа из другого мира вставала перед ним. Эливен уже с трудом понимал, кажется ему это или грум действительно стоит перед ним, готовый броситься вперёд и вцепиться в шею.

Когда он размочил мясо, чтобы выманить зверя на свет, он рассчитывал посмотреть на узлы, крепившие верёвку. Внезапное появление отвратительной морды не позволило тогда сделать это, но сейчас он что-то вспоминал. Грум появлялся перед ним снова и снова, но Эливен уже понял, что это болезненные видения. Существо каждый раз показывало морду, после чего прыгало за мясом и моментально исчезало. Одна и та же сцена настойчиво возвращалась, заставляя вздрагивать и вглядываться в темноту.

Скоро пугающие образы стали появляться реже, Эливен закрыл глаза и провалился в сон. Последнее, что он вспомнил, это верёвка. Значит, он успел заметить её тогда, но что-то в ней было не так. Она сливалась со шкурой зверя, была с ним единым целым, частью его, словно он был рождён вместе с ней. Она тянулась к Эливену прямо из шеи существа.

Вскоре все видения исчезли, Эливен вытянулся на холодном лежаке во весь рост, продолжая зажимать в руке канистру. Остатки мяса он заранее положил под спину, чтобы не потерять в темноте.

Сколько прошло времени, он не знал. Облегчение в ногах позволило ему провалиться в глубокий сон впервые за последнее время. Его ничто не тревожило, даже когда верёвка натянулась и стала сдавливать тело, он не проснулся. Методичные, со всё нарастающей силой, дёрганья за привязь могли предупредить Эливена о присутствии ещё кого-то, но он крепко спал. Словно само тело приняло решение – не беспокоить сознание своего обладателя, оставить ему покой.

Эливену пришлось отпустить канистру и прижать руки к голове. Сон становился тревожным, мысли пытались занять своё место в появившихся редких картинах. Они вырисовывались всё чётче, будто проявляясь на внутренней стороне век. Зелень травы, необъятные водные просторы, странные животные… Но голову что-то сдавливало, прекрасные виды исчезали, а их место занимали другие, красные и безжизненные. Повозка с раненым отцом, спина жестокого Горхэма, удаляющаяся всё дальше, скала, маячащая вдалеке…

Голова гудела, но Эливен никак не мог очнуться и открыть глаза. Тело сотрясалось, готовое упасть на пол от яростных рывков верёвки. Картинки менялись, словно соревнуясь в праве занять особое место в данный миг. Занёсший вверх секиру Горхэм вдруг исчез, вместо этого он очутился возле затопленного входа под стеной, и снова всё исчезло.

Эливен мотал головой из стороны в сторону, слабый стон сменился жалостными завываниями. Картинки бежали, они сменялись всё быстрее. Ущелье уходило всё глубже, вот уже солнце не способно осветить его дно, а ноги вязнут в вонючей грязи. Стоп. Снова ничего нет. Теперь скала. За ней пустота, бескрайняя пустыня, озера нет. Горхэм. Маттис. Пластина… Стоп! Картинка застыла, она жгла веки, отражая свет звёзд. Он видел её очень отчётливо, как будто каждая чёрточка причудливой сложной схемы выполнена им самим. Странно, но Эливен никогда не держал пластину в своих руках, он понимал это даже во сне.

Боль в голове достигла такого предела, когда даже прикосновение к ней собственных рук вызывало невыносимые мучения. Эливен пытался кричать, но из его горла раздавался лишь хрип. Он уже понимал, что не спит, но открыть глаза не мог. Не прикасаясь к голове, его руки в неистовом напряжении дрожали возле висков. Блестящая пластина висела, будто удерживаемая этими самыми руками, перед ним. Каждая фигура, чёрточка светилась и резала глаза, а потом всё исчезло. Руки безвольно упали на грудь, стон облегчения вырвался наружу, а из-под закрытых век показались слёзы.

Сознание медленно возвращалось к нему, словно стесняясь занять своё законное место, извиняясь за предательство перед телом.

— Помоги мне уйти, — услышал он где-то вдалеке, но звук внезапно стал громче.

— Да, владыка, — раздался второй голос за каменной преградой, совсем рядом.

Эливен открыл глаза. Эти два голоса были ему знакомы, они врезались в его память и засели там навсегда. Палач и его хозяин, один страшнее другого. Хобинхор, он перехитрил, добился своего. Добрался до беспомощного тела и забрался в голову! Теперь ему известно всё…

— Этого нельзя допустить. Я должен бежать, — прошептал Эливен, косясь на раненые ноги и толстую верёвку, опоясывающую его крепкой петлёй.

К Главе 20 К Главе 22