Когда-то очень давно, когда Эливен был маленьким, совсем дитя, раз в месяц отец носил его на руках к ручью в самой дальней пещере. Его называли «ручей жизни», а многие звали его просто «жизнь». Им позволяли плескаться в чистейшей воде, пить её, а после этого лежать на тёплом песке под огромным потолком пещеры и смотреть на отверстие вверху, откуда падал чистый голубой свет. Это было не опасно, так можно было лежать часами, если бы отец был чуть богаче. Но ему приходилось работать, копать каналы, выдалбливать комнаты и проходы в горной породе. Работа тяжёлая, но без этого не выжить.
Женщина, родившая его, прожила мало. Он почти не помнил её, только короткий мотив давно забытой песни иногда мог всколыхнуть память. Она пела эту песню, когда держала его на руках, гладила его белокурую головку нежной ладонью. Даже когда она умирала, мелодия заунывно звучала до самого последнего момента, пока не остановилось её сердце.
Сейчас он смог вспомнить ту мелодию, она пришла легко, сама, неожиданно. Он попробовал воспроизвести её через нос, но вместо этого оттуда полилась вода. Вскоре Эливеном овладел кашель, он повернулся на бок, потом встал на колени и кашлял, пока не смог глубоко вдохнуть воздух полной грудью. Какой воздух, как давно он не дышал таким чистым, богатым воздухом.
Такой был только в далёком детстве под сводом той высокой пещеры с отверстием в самом верху.
— Эливен, ты жив! О, небо, ты выжил, я так за тебя боялся.
Эливен открыл глаза. Темно, но света достаточно, чтобы рассмотреть каждый камень на земле.
— Я не смог тянуть тебя, наверное, верёвка за что-то зацепилась, — оправдывался Маттис, но Эливен положил ему руку на плечо и покачал головой.
— Ты можешь мне не верить, но это правда. Горхэм хотел убить меня. Он потянул верёвку назад, когда я уже задыхался. Я успел перерезать её за спиной перед тем, как потерял сознание. Прости меня, Маттис, ведь он твой брат, но это правда.
— Я верю тебе и ни в чём не виню. Мы не знаем точно, что было на уме у Горхэма, я даже могу предположить, что его охватила паника, когда он увидел ускользающий конец верёвки. Остаться одному в темноте, в зловонной луже – это страшно. Вернуться будет сложнее, верёвка слишком короткая. Я поплыву первым, ты – немного погодя за мной, держась за верёвку, но это будет не сейчас. Должно быть, мы в том месте, на которое указывала карта. Давай осмотримся.
Свет пробивался через маленькое отверстие очень высоко над головами, но высоту свода пещеры определить было очень сложно. Это могло быть большое отверстие, расположенное очень высоко. Отвесные стены были почти скрыты тенью, но по мере приближения к отверстию они освещались всё сильнее. Жёлто-красные лианы растений покрывали влажные стены зала толстой завесой. Вода отражала свет и отбрасывала блики на тёмные силуэты камней, громоздящихся на берегу этой странной реки.
— Вода не уходит и не пополняется, как будто она была тут вечно, — сказал Эливен.
— Посмотри туда, это не так, скорее всего.
Пещера имела продолжение, в дальней затенённой стене зиял большой проход, в середине которого сверкала гладь воды.
— Смотри, Эливен, видишь там, возле прохода, вода колышется, словно бьётся. Она течёт, у неё есть начало, а там, на выходе, она уходит в песок и растворяется в воздухе. Когда-то этот ручей был бурным потоком. Будь это сегодня, мы бы тут не стояли, нас бы смыло водой.
— Что делать дальше? Возвращаться?
Маттис нащупал мешок у себя за спиной.
— Предлагаю перекусить, а там видно будет.
Разложив на камнях остатки мяса, почти испорченного затхлой водой, они принялись проглатывать его маленькими кусками, нарезанными секирой Маттиса.
— Странно, но тут вода почти без запаха, её вполне можно пить. Жаль, канистра осталась снаружи.
— Маттис, можно тебя спросить?
— Конечно, спрашивай, что хочешь.
— Вот Горхэм, он твой брат, у него много ирония. Почему он не поделился с тобой? Ты оказался в рядах наружных рабочих, потому что не смог рассчитаться за убежище и еду, а он почти не работал. Как он стал таким?
Маттис долго молчал, будто вспоминая всю свою жизнь с рождения до сегодняшнего дня. Наконец, он начал свой рассказ.
— Понимаешь, Эливен, Горхэм — он не брат мне вовсе, если говорить всю правду. Вернее, брат, но у нас почти нет родственной связи. Моя мать и его — они хоть и были сёстрами, но не родными. Их приютил один человек, когда девочки остались совсем одни. Их могли выдворить на поверхность, где они погибли бы без пищи, воды и укрытия от лучей солнца. Но правитель общины через подставное лицо оставил их в убежище, обещал содержать этих девочек по мере возможности. Когда они выросли и могли стать матерями, совет назначил им мужей, а матери Горхэма достался тот человек, который был тайно назначен правителем ухаживать за девочками. Тут нет ничего странного, так бывает. Если мужчина здоров, то женщину никто спрашивать не будет. Обществу требуется только здоровое потомство. У них родился Горхэм, моей же матери был назначен человек, работающий в кузнице с материалами для оружия. Позже он лишился работы и был выдворен на поверхность. Это случилось внезапно, просто зашли два человека с секирами и забрали моего отца для работы на поверхности. Он не прожил и месяца, его кожа стала покрываться белыми пятнами, он обессилел и умер.
Моя мать подозревала в той несправедливости мужа сестры. Он мог манипулировать правителем, угрожая рассказать о тайной договорённости, когда он оставил в живых двух девочек. Только опасаясь за мою жизнь, она продолжала молчать. Отец успел накопить совсем немного, этого хватило на несколько лет нашего существования в убежище, но всё закончилось. Несколько ножей, две рубахи, пара сандалий и одна секира с красивой резной рукоятью — это всё, что осталось от того скромного имущества. За эти вещи нам удалось выручить лишь один ироний, можно жить и питаться почти целый год. Но что дальше? Год может длиться бесконечно для того, кто ищет смерть, но он проходит, как мгновение для того, кто хочет жить. Я оставил свою мать и нанялся в попутчики к Горхэму.
Эливен молча слушал, ни разу не перебив Маттиса. Он переживал подобную боль в своей душе. Только вчера он потерял отца, отправившегося в путь от безысходности, не ради себя, ради него, Эливена. Племя кодбанов преследовало путников весь первый день, это было видно, когда поднималось и садилось солнце. Тогда на горизонте были видны несколько десятков тёмных точек — гонцы, охотники за добычей, варвары и убийцы. Одна из нескольких общин на планете, которая выбрала другой способ выживания — грабёж и убийство. Облачённые в тёмно-коричневые, почти чёрные одежды полностью, скрывая даже лицо, они могли совершать многодневные переходы между скалами и пещерами. Их скакуны — морхуны, были защищены плотными перьевыми панцирями, а на их головах были надеты кожаные маски с небольшими прорезями для глаз.
В ту ночь кодбаны подошли незаметно, оставаясь практически невидимыми в своих тёмных одеждах. Если бы Горхэм не зажёг тогда огонь, скалы не выдали бы путников. Кодбаны напали с нескольких сторон, обезвредив сразу троих, перерезав им горло. Завязалась битва в полной темноте, погибло ещё трое. Только четверым удалось скрыться на двух морхунах, запряжённых в повозки. Несколько чёрных всадников пустились в погоню, убили одного из животных, тяжело ранили отца Эливена, проткнув его живот лезвием секиры, после чего отстали.
— Маттис, как же так получилось, что Горхэм имел огромное состояние, а твоя семья — почти ничего?
— Жадность и коварство его отца стали причиной не только его богатству, но и свержению справедливого правителя общины. Мало того, что он жил в отдельной комнате, его семья ни в чём не нуждалась, так он к тому же стал требовать ироний. С каждым годом его аппетит всё возрастал, правитель не смог этого выдержать. Он пошёл и признался совету в своём преступлении, совершённом много лет назад. Тогда его сменил другой человек, не слишком умный и справедливый, а предыдущего выгнали работать на поверхность, где он и умер вскоре от болезни кожи и слабого воздуха.
— А отец Горхэма? Где он сейчас?
— Этот ужасный человек ползал перед членами совета на коленях, но ему отказали в помиловании. Он работал на поверхности плечом к плечу с бывшим правителем общины и прожил ненамного дольше его. Ироний, который он выманил тогда за своё молчание, так и не был найден. Вероятно, Горхэм припрятал его, а теперь воспользовался им, чтобы организовать этот поход.
Маттис вдруг вспомнил про Горхэма, который остался по ту сторону стены. Он хотел убить его, потом Эливена, но чего он смог бы добиться? Сейчас он замерзает на той стороне один, умирает от жажды, но ради чего? Неужели тонкая блестящая пластина совсем затуманила его разум, он предпочёл ради неё расстаться с последними людьми, находящимися рядом?
Маттис повернулся к Эливену. Тот уснул, положив голову на камень. Последний блик заходящего солнца скользнул по отвесной стене, спустился на гладь воды, пробежал по светлым ресницам Эливена, отчего он улыбнулся во сне. Маттис решил последовать его примеру, нашёл подходящий камень, прислонился спиной к своему попутчику и уснул, положив на камень голову. Страшные события минувших дней остались позади, но что ждёт их впереди, не скажет даже синяя звезда, появившаяся на тёмном небе там, наверху, в отверстии над их головами.
Эливен проснулся оттого, что его ноги оказались в воде. Как такое случилось, он не понимал, но когда повернулся назад, то увидел, что Маттис тоже намок. Небо в отверстии над ними было светлым, значит они проспали всю ночь. Прекрасный густой воздух прибавил Эливену сил, он поднялся, расправил руки и впервые с тех пор, как попал сюда, внимательно огляделся. Падающего света было вполне достаточно, чтобы осмотреть всю пещеру. Вода поднялась выше, но судя по отметинам рыжей грязи на каменной кладке стены, это было обычным явлением.
На противоположной стороне этого огромного грота зиял большой пролом, откуда и текла эта мрачная умирающая река. В проломе по краю воды оставались небольшие участки, где можно было пройти, не намочив ног. Только одна проблема не давала Эливену покоя: пролом был чёрным, ни один лучик света не проникал дальше этой пещеры. Было совершенно неясно, что там дальше. Он вдруг вспомнил про сосуд с жиром морхуна, спохватился и начал быстро разматывать кусок ткани, в который был завёрнут фитиль. Влага попала на него и на камни, высекающие искру, поэтому он решил разложить всё это на самом освещённом месте и просушить.
Когда Маттис открыл глаза, то удивился, что наполовину лежит в воде в странном месте. Только когда он заметил Эливена, то всё вспомнил. Он внимательно посмотрел на воду и задумался о чём-то.
— Вода поднялась, это связано с временем дня, я видел такое раньше в убежище. Значит — это только часть какого-то огромного водоёма, из которого река берёт начало. Где-то там может быть озеро, если мы пойдём по берегу вверх, то обязательно к нему выйдем.
Немного подкрепившись остатками мяса, путники решили идти дальше. Фитиль, разложенный на камнях, высох. Эливен вложил его в сосуд с жиром морхуна, высек искру, и маленький непослушный огонёк принялся разгораться, пока не появилось устойчивое пламя. Чёрный пролом в стене оказался коротким коридором, по которому пришлось пробираться вплотную к стене. Иногда удавалось идти по берегу, но чаще вода доходила до колен. Света от горящего фитиля было очень мало, Эливен направлял его так, чтобы было видно, куда наступать. Он даже не сразу понял, что коридор закончился, а они попали в другой зал, намного больший, чем предыдущий. Это было ясно по эху, которое раздавалось от их шагов. Насколько хватало света от лампы, виднелась чёрная гладь воды.
— Это и есть то озеро, из которого вытекает река. Берег совсем узкий, придётся идти по краю воды.
Маттис нагнулся, нащупал камень, размахнулся и кинул его вперёд, надеясь понять, насколько велик этот зал. Через какое-то время где-то далеко впереди раздался всплеск воды.
— Озеро огромно, но этот зал не может быть бесконечным, иначе потолок бы просто обрушился.
Озеро было глубоким, об этом можно было судить по резко уходящему вниз дну. Даже держась за стену рукой, приходилось идти по пояс в воде.
— Маттис, у меня сводит ноги, я их почти не чувствую.
— Держись, не останавливайся. Там что-то есть, посмотри на стену.
Глаза, привыкшие к темноте, могли различить некоторые очертания мрачных стен пещеры. Впереди было что-то, похожее на выступы в скале, они становились всё отчётливее.
— Маттис, это лестница, она выходит прямо из воды. Каменные ступени, их много, они ведут куда-то вверх.
— Это единственный путь, возможно, это выход из пещеры. Нужно подниматься.
Ровные гладкие ступени шириной около двух локтей поднимались на высоту в два человеческих роста. Нижние ступени оказались скользкими, покрытыми вековыми наростами и отложениями. Отсутствие каких-либо перил угрожало падением вниз, но всё обошлось. Эливен дошёл до верхней ступени, остановился на небольшой площадке и выставил вперёд руку с фонарём. Высокий узкий проём чернел впереди, дальше шёл коридор, выложенный камнем. Он первым вошёл в проход, а Маттису оставалось подняться на несколько ступеней, но он вдруг вскрикнул и остановился. Эливен поспешил вернуться к лестнице, опасаясь, что Маттис мог сорваться вниз, но заметил, что тот стоит к нему спиной и не шевелится.
— Эливен, убери фонарь. Смотри.
Он показал на чёрную воду озера и тут же попятился ближе к стене. Где-то очень глубоко был свет. Он струился бледной синевой, едва пробиваясь сквозь толщу воды. Там что-то было, нечто, неведомое, непостижимое никому. Широкие синие полосы протянулись вглубь пещеры, там они терялись из виду.
— Маттис, что это такое? — шёпотом спросил Эливен, не ожидая никакого ответа. Откуда у его попутчика мог быть ответ, если оба они в своей жизни не видели ничего, кроме однообразного существования в общине.
— Я думаю, что это могло остаться от предков, погибших очень давно. Странно, но в их разрушенных домах никто ничего подобного не находил. Может быть, это создано ещё раньше?
— Возможно, там дальше мы найдём хоть какой-то ответ?
Они двинулись дальше. Вскоре пол под ними стал ровным и гладким. Эливен наклонился и посветил вниз. Ровные плитки были тщательно подогнаны друг к другу, а их блеск отразил пламя фитиля.
— Тут нет пыли, очень странно. Если это очень древний коридор, то пол блестит, как будто его только что соорудили.
Через несколько шагов стены стали отражать огонь, как и пол. Точно такая же плитка поднималась слева и справа и терялась где-то очень высоко в темноте. Вскоре коридор закончился развилкой. Точно такие же тоннели расходились влево и вправо.
— Какой же путь нам выбрать? — шепотом спросил Эливен, боясь собственного голоса.
Маттис задумался, не спеша с решением. Он был старше Эливена, поэтому чувствовал за собой ответственность.
— Предлагаю пойти в сторону левой руки. Если мы ошибёмся, то вернёмся назад и выберем другой путь.
Возражений не было, поэтому путники повернули налево и продолжили путь, но не успели они сделать и сотни шагов, как снова оказались перед распутьем. Одна дорога шла прямо, а другая направо. Коридоры были одинаково выложены блестящей чёрной плиткой, стены поднимались вверх и там исчезали в чёрной неизвестности.
— Это лабиринт, мы можем заблудиться, Маттис. Жир в светильнике почти выгорел, а фитиль кончается.
Маттис оторвал тонкий лоскут от своей одежды и подал Эливену.
— Затуши огонь. Сядь, давай прикинем наше положение. За те несколько раз, когда мне довелось смотреть на блестящую пластину, я попытался хорошенько запомнить рисунок. Надписи мне были непонятны, поэтому я их не запоминал, да и не они сейчас важны. Тот рисунок, он был странный, как будто гладкое покрытие треснуло под сильным ударом. Центр таблички был испещрён трещинками, как причудливый узор.
Эливен сидел на полу коридора и вслушивался в тишину. Темнота давила со всех сторон, он уже не верил в сокровища, как не верил и в то, что когда-то выберется отсюда. Кто он и его попутчик? Чужие, невежественные, дикие люди, вторгшиеся в чьи-то владения. Даже если бы сейчас обрушился пол и им пришлось лететь в глубокую бездну, он бы принял это как должное. Эливен чувствовал свою вину и не мог смириться с тем, что сейчас это сходит ему с рук. Его начинало мутить, промокшее в тухлой воде мясо, которое они ели накануне, хотело вырваться наружу. Эливен не мог этого позволить из страха перед этим тайным величием прошлого, из уважения к тем, кто всё это создал. Но он бы приобрёл счастье, если, закрыв глаза, он исчез бы навсегда не только из этого чёрного коридора, но и вообще, из жизни.
— Эта сетка на карте — не трещины от удара, — разорвал зловещую тишину Маттис. — Я понял, что это такое.
К Главе 2 | К Главе 4 |